choisir la langue:

Главная \ Епархия и СМИ \ Перед смертью он пел «Христос Воскресе!»

Перед смертью он пел «Христос Воскресе!»

Перед смертью он пел «Христос Воскресе!»

30 января на сайте Православие.ру была опубликована статья о жизни, служении и последний часах жизни клирика Корсунской епархии протоиерея Михаила Осоргина. Своими воспоминаниями об отце Михаиле делится с порталом его дочь А.М. Осоргина. 


До 1975 года ни французского паспорта, ни уж тем более советского у него не было – только нансеновский: такие с начала двадцатых годов прошлого века в Европе выдавали беженцам. Первыми беженцами двадцатого века стали русские, покидавшие советскую Россию, и среди них – Александра Михайловна Осоргина (урожд. Голицына), молодая вдова с пятилетней дочкой Мариной и маленьким сыном, двухгодовалым Мишей, в 1931 году обосновавшаяся в парижском пригороде Кламаре. 

История словно сходит со страниц учебника и, завязываясь в кровавые узлы, открывается чьей-то жизнью. Да и учебник еще не написан – поля сражений по-прежнему дымятся, боль не утихла и жизнь не прошла. 

Впрочем, нет, для него уже прошла – 24 ноября 2012 года в парижском пригороде Кламаре почил о Господе старейший клирик Русской Православной Церкви во Франции, митрофорный протоиерей Михаил Осоргин. 

Сегодня я говорю с его дочерью, Александрой Михайловной Осоргиной. В её классическом русском, вывезенном ее предками из пост-революционной России, тонкой пряной нотой звучит невесомый французский акцент. 

Александра Михайловна рассказывает о последних часах земной жизни своего папы, одного из самых удивительных священников Русского Зарубежья. 

«Последнее время он очень страдал. Он даже говорил мне: “Я не знал, что можно так страдать”. И вот, когда он уже умирал, вечером в пятницу, – а он отошёл в субботу, – мы сидели с ним в комнате, мама, Лиза и я. Ему дали обезболивающую таблетку. Он был в полузабытьи и вдруг стал говорить: “Надо на службу идти”, – “Да-да, папа, пойдем”. – “Какой красивый пасхальный стол вы накрыли! А хор готов? Свечи зажгли? Лампадки горят? Все, мы начинаем! Так, Александра, пой “Христос Воскресе”! Я была в недоумении, когда он попросил меня петь пасхальный канон. Посмотрела на маму, на сестру, а они говорят – пой! Я спела». 

То, что она рассказывает, звучит просто поразительно – по крайней мере, для меня. Я слушаю и думаю о том, что читала о подобном в воспоминаниях Татьяны Сергеевны Смирновой, письмоводителя архимандрита Иоанна (Крестьянкина). «В 2001 году “пасхальный батюшка” – так звали его насельники обители, – последний раз в своей жизни отслужил пасхальную заутреню и Литургию в храме. Но милость Божия посещала его пасхальными ночными службами и позднее и независимо от церковного календаря, – пишет она о последний годах жизни старца, – Так, 29 декабря 2000 года он служил ночью пасхальную службу у себя, в небесной обители. И утром не смог скрыть исключительности своего состояния, встретив меня пасхальным приветствием: “Христос Воскресе!” Продолжая жить чувствованиями и переживаниями прошедшей ночи, он поведал о неземной благодати, когда ликовало все: и небо, и земля, и все, все, кто сподобился быть на этой божественной службе. “Радость-то какая, радость-то! Христос Воскресе!” – повторял и повторял батюшка». 

Отца Михаила Осоргина погребли на семейном кладбище в Кламаре, но это – временное захоронение: он завещал похоронить себя на Соловках, чтобы прахом вернуться туда, где был зачат. Там, в страшных соловецких лагерях, был заключен его отец. 

«Последнее время он очень страдал. Он даже говорил мне: “Я не знал, что можно так страдать”. И вот, когда он уже умирал, вечером в пятницу, – а он отошёл в субботу, – мы сидели с ним в комнате, мама, Лиза и я. Ему дали обезболивающую таблетку. Он был в полузабытьи и вдруг стал говорить: “Надо на службу идти”, – “Да-да, папа, пойдем”. – “Какой красивый пасхальный стол вы накрыли! А хор готов? Свечи зажгли? Лампадки горят? Все, мы начинаем! Так, Александра, пой “Христос Воскресе”! Я была в недоумении, когда он попросил меня петь пасхальный канон. Посмотрела на маму, на сестру, а они говорят – пой! Я спела». 

То, что она рассказывает, звучит просто поразительно – по крайней мере, для меня. Я слушаю и думаю о том, что читала о подобном в воспоминаниях Татьяны Сергеевны Смирновой, письмоводителя архимандрита Иоанна (Крестьянкина). «В 2001 году “пасхальный батюшка” – так звали его насельники обители, – последний раз в своей жизни отслужил пасхальную заутреню и Литургию в храме. Но милость Божия посещала его пасхальными ночными службами и позднее и независимо от церковного календаря, – пишет она о последний годах жизни старца, – Так, 29 декабря 2000 года он служил ночью пасхальную службу у себя, в небесной обители. И утром не смог скрыть исключительности своего состояния, встретив меня пасхальным приветствием: “Христос Воскресе!” Продолжая жить чувствованиями и переживаниями прошедшей ночи, он поведал о неземной благодати, когда ликовало все: и небо, и земля, и все, все, кто сподобился быть на этой божественной службе. “Радость-то какая, радость-то! Христос Воскресе!” – повторял и повторял батюшка». 

Отца Михаила Осоргина погребли на семейном кладбище в Кламаре, но это – временное захоронение: он завещал похоронить себя на Соловках, чтобы прахом вернуться туда, где был зачат. Там, в страшных соловецких лагерях, был заключен его отец. 

– Папа выехал из России в 1931 году, вырос в пригороде Парижа, в Кламаре, и всё детство ходил в нашу маленькую домовую церковь свв. равноапп. Константина и Елены. Тогда же, вместе с детьми и внуками, во Францию приехал его дед, Михаил Михайлович Осоргин, принявший священство уже в эмиграции. Мой папа был его любимчиком. Дед дал ему воспитание, и духовное, и семейное, в какой-то степени заменив родного отца, хотя он довольно быстро скончался, – в 1939 году. Но, тем не менее, семена были посеяны. 

А потом настоятелем храма святых Константина и Елены в Кламаре стал отец Киприан (Керн), – все знают этого известного богослова, – и очень много лет окормлял всю семейную паству Осоргиных-Самариных, Лопухиных и Трубецких. И конечно, он оказал очень большое влияние на моего отца. 

Он был очень строг с ним. Мой отец говорил мне: «Он часто доводил меня до слез, делал мне такие жесткие замечания…». 

Вся жизнь эмиграции была связана с церковью. Я думаю, отец с раннего возраста ощутил своё призвание. Он поступил в Свято-Сергиевский богословский институт и уже тогда стремился быть священником, но отец Киприан в течении многих лет не благословлял его. Почему? Наверное, потому, что давал ему время созреть. Знал, что ему нужно еще подождать. 

Потом отец женился. Мама моя не готова была стать матушкой – она тоже просила его не спешить. И всё было отложено. А потом стали рождаться дети. Нас четверо. 

Надо понимать и то, что священники в эмиграции не получали никакой финансовой поддержки от Церкви. У всех была профессия, все должны были зарабатывать на жизнь, чтобы кормить семьи. 

Мои родители жили трудно, – и в какой-то момент даже уехали в Африку, в бельгийское Конго, где папа занимался экспортом французского текстиля. Я была годовалым ребенком, там родилась моя сестра Елизавета, мы прожили в Африке года два-три, а потом родители решили всё же вернуться во Францию. 

Мы прожили некоторое время в Париже, у бабушки и дедушки по маминой линии, и вдруг стало известно, что наш домовый храм в Кламаре вместе со всей территорией продается «с молотка», – Трубецкие разорились и больше не могут его содержать, все уезжают в Америку. 

И хотя у родителей совершенно не было денег, они решили, что нужно спасать эту церковь. Мама, надо сказать, подталкивала отца к этому решению, он влез в страшные долги, – на много лет, – но зато домовый храм был спасен. Итак, в 1961 году, папа стал хозяином этого предместья и начал активно заниматься церковью, прилагая все возможные усилия к тому, чтобы приход не распался. 

В 1978 году папа стал священником. Ему было уже 47 лет. Мы, его дети, уже выросли, у нас началась своя жизнь, поэтому его священническое служение мы видели урывками. Сначала его назначили в храм преподобного Серафима Саровского в 15 округе, одновременно он окормлял все приходы при старческих русских домах. 

Он объезжал их, пропадал на все праздники, приходы в провинции пустели, но там всё ещё оставались маленькие общины, службы были нерегулярными, но тем не менее архиепископ всегда заботился о том, чтобы даже вот эти рассеянные по Франции эмигранты получали какое-то духовное окормление. Летом окормлял еще и молодёжные православные лагеря. 

– В 1987 году он стал настоятелем Никольского храма в Риме, вместе с которым в 2000-м перешел из Константинопольского патриархата под юрисдикцию Русской Православной Церкви. Расскажите, как это произошло. 

– Когда он только приехал служить в Рим, приход Свято-Никольского храма был очень маленьким – всего восемь человек. Какие-то эфиопы, старенькие русские эмигранты, может быть, еще пара человек эмигрантов последней волны. Он поднял этот приход из ничего. 

В 90-е была очень большая волна эмиграции из России – и куда они обращались со своими проблемами? Они находили православный храм и шли к священнику. 

Надо понимать, что большинство из них ничего не знали о церковной жизни, – многие крестились только в Риме и через моего отца пришли к Церкви. Они учились молиться, исповедовались, причащались. Приход разрастался – сначала 50 человек, потом 100, 200, 300. 

Шли годы, силы его были, конечно, уже не те, папа очень переживал, что не справляется, и обратился в свою епархию, попросив, чтобы ему прислали второго священника. Ему отказали, – сказали, что многие храмы вообще не окормляются, куда там еще второго священника в Рим! 

И тогда отец попросил у своего епископа разрешения написать в Московскую патриархию, чтобы ему прислали на помощь священника из России. И Константинопольский патриархат согласился. 

Священника из России прислали, – приехал чудесный отец Алексий со своей матушкой и маленьким сыном. Начали они вдвоем с отцом окормлять этот приход. Приход же всё разрастался и разрастался. Открыли приходскую школу, на праздники устраивали большие трапезы, создали сестричество. 

Этот храм – домовая церковь, она встроена в большой дом, куда, благодаря усилиям моего отца, начали переселяться служащие храма, – староста, казначея. Всё это было замечательно обдумано и удобно, хорошо, и уютно. Получился такой русский дом. 

Всё развивалось, – отец же стал очень много болеть. 

Однажды чуть не умер, – у него был очень тяжелый приступ, его еле спасли, и тут он вдруг сообразил, что без него этот большой приход, который он с такими трудностями поднял, развалится. 

И он стал снова обращаться к своему священноначалию – я старею, я очень болен, кто меня заменит? Дайте помощника, священника из нашей епархии, чтобы я мог его подготовить, чтобы он привык к нашей пастве. Ему ответили – у нас сейчас никого нет. 

И тогда отец собрал свой приход, объяснил ситуацию, и они приняли решение перейти в Московскую патриархию. Потому что знали, что тогда и священника назначат, и службы будут, и приход будет окормляться. 

Здесь это восприняли очень тяжело. Осудили его. Знаете, я живу в Париже рядом с собором св. Александра Невского, который принадлежит Константинопольскому патриархату, у меня были маленькие дети – и пока я их одену, пока отвезу в Кламар… Поэтому я ходила с ними в этот собор – пешочком, очень удобно. Но знаете, когда я заходила туда и видела листовки, на которых было написано, что если придет отец Михаил, его в храм не пускать… Это было очень трудно. 

А в 2008 году отец Михаил ушёл на покой и стал настоятелем в домовом храме св. равноапостольных Константина и Елены в своём поместье в Кламаре. Последние годы он уже не мог служить, ему помогал отец Сергий Борский, направленный сюда нашим епископом. Теперь наследники – четверо его детей, – унаследовали и эту непростую, но замечательную задачу: продолжать его дело. Мы ему дали слово, что службы в этой церкви будут продолжаться, и семейный дом сохранится. 

Сейчас наш храм окормляет отец Сергий Борский. У нас очень хорошая община, и все держатся крепко вокруг нас и очень поддерживают в это непростое время, когда начались интриги вокруг нашего поместья. Очень просим ваших молитв – да поможет нам Господь Бог. 

– У вашей семьи – очень непростая история взаимоотношений с Россией. Но вот я читала, что теперь вы занимаетесь восстановлением церкви в Калужской области, там, где было когда-то родовое имение «Сергиевское». 

– Этим занимаются Георгий Михайлович, мой брат, и я. Но на самом деле первыми в этом деле были две замечательные православные женщины – калужские краеведы – Людмила Павловна Паутова и Галина Васильевна Анохина. Мы познакомились с ними, когда вышла в свет книга моего прадеда, Михаила Михайловича Осоргина, «Воспоминания», которая была издана Российским фондом культуры в 2009 году. Михаил Михайлович Осоргин был последним владельцем имения «Сергиевское». Их изгнали оттуда в 1918 году. 

Михаил Михайлович был замечательным человеком, духовным, всю жизнь хотел быть священником, и стал им уже под конец жизни, под влиянием митрополита Евлогия (Георгиевского). 

Он вел большую социальную деятельность у себя в имении – открывал лазареты, приходские школы, приходил на помощь всем, кто в этом нуждался. И вся его семья принимала в этом участие. Конечно, их очень любили, и когда в 1918 году советская власть изгоняла их, крестьяне стояли и крестили их вслед. 

Прошли годы. Советский Союз сделал свое дело. Усадьбу разрушили – а здание было огромным, – кирпичи растащили. От большого храма, церкви Покрова Пресвятой Богородицы осталась только колокольня, от усадьбы – ничего. Уцелел только флигель – бывшая приходская школа для крестьянских детей 

Советы его немного отреставрировали, он служил турбазой калужского турбинного завода, пока в 2009 не перешел в собственность администрации Калуги. 

Тогда уже начали хлопотать о спасении колокольни, восстановлении храма, о том, чтобы в нем начали служить. Благодаря усилиям местных краеведов и Романа Билибина нам удалось зарегистрировать приход. Он уже окормляется, – туда назначен священник. И это для нас очень важно. 

Мы хотим открыть на этом месте культурно-просветительский духовный центр имени Михаила Осоргина. Но дело непростое, скажу сразу. К сожалению, деньги движут всем, а это дело неприбыльное. Но прибыль здесь в другом – духовная, ведь надо спасать общество! Она не сразу появляется, эта прибыль, но нужно стараться ее достичь. 

Мы с братом очень плотно этим занимаемся. И я хочу ещё раз поблагодарить наших краеведов, двух замечательных верующих женщин, которые так нам помогли, – ведь еще недавно мы не могли туда ездить, Калуга была закрытым городом, военным, а у меня не было российского паспорта. 

Место очень красивое, мы так надеемся, так мечтаем и молимся, чтобы что-то там возродилось в память того, что уже было сделано! С Божьей помощью и молитвами мы, может быть, чего-то и добьемся.